Андрей Минигалеев: «Правы те, кто говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем»

Герой нашей постоянной рубрики «Главный герой» отправился на фронт практически сразу после начала спецоперации. На тот момент ему исполнился пятьдесят один год, была стабильная работа, дома ждала любящая жена. О войне и мирной жизни рассказывает Андрей Минигалеев, ветеран СВО, преподаватель Югорского политехнического колледжа.

— Андрей, расскажите о себе. Откуда вы родом?

— Родился я на Урале в городе Нижний Тагил. В 1971 году, когда мне был год, родители приехали в поселок Комсомольский, покорять Север, как тогда говорили. Когда я подрос, меня определили в садик «Якорек», который находился на том месте, где сейчас стоит храм Сергия Радонежского. Учился в школе № 2. Все школьное детство занимался плаванием, выступал на соревнованиях, получил в итоге первый спортивный разряд. После школы поступил в филиал  УПИ в городе Нижний Тагил на факультет промышленного и гражданского строительства, а оттуда меня забрали в армию.

— А как же отсрочка?

— Меня призвали в 1989 году, в то время еще не было отсрочки для студентов очных отделений. Служил я в ракетных войсках на территории Монголии, через год советские войска оттуда вывели и меня направили служить в Манчжурию на границу с Китаем. В те годы у Советского Союза с Китаем были напряженные отношения. Сейчас в это сложно поверить, но в то время мы готовились к войне. Из армии демобилизовался в 1991 году, когда страна уже развалилась. Везде была полная разруха, в магазинах — шаром покати. В институт не вернулся, устроился работать, женился, родилось двое детей. Работал на стройке, потом 10 лет занимался предпринимательством — грузоперевозками, трудился в сфере ЖКХ.

— Почему бизнес бросили?

— Наверное, потому что это не мое по складу характера. Мне легче подарить, чем продать, но нужно было содержать семью, поэтому так долго этим занимался.

— А сейчас вы преподаватель. Интересный поворот, конечно.

— Высшее педагогическое образования я получил совершенно случайно. Когда работал в «Югорскэнергогазе» на очистных сооружениях, мне понадобилась «вышка» для того, чтобы стать мастером участка. В 2008 году после окончания автомобильного техникума поступил в местный филиал Московского автодорожного института, который вскоре закрылся. Директор филиала предложила мне продолжить обучение по той же специальности в Шадринском педагогическом институте. Конечно, о педагогике я тогда и не думал.

— Хорошо, мы поговорим об этом немного позже. А сейчас я задам вам, пожалуй, главный вопрос: как и почему вы оказались на СВО?

— Летом 2022 года после начала спецоперации, когда разговоров о частичной мобилизации еще не было, я повез сына в Тюмень — поступать в институт. И пока он сдавал экзамены, зашел в городской военкомат, чтобы поинтересоваться, можно ли мне отправиться на фронт добровольцем. Оказалось, что можно. Подумал, детей уже вырастил, страну нужно защищать, а кто, если не я? У меня в этом вопросе простая логика: женщины должны рожать детей, а мужчины — защищать семью и Отечество. После недолгих размышлений заключил контракт с Министерством обороны, а жене сказал, что еду на вахту.

— Почему не сказали правду?

— Чтобы ничего не объяснять и не выслушивать отговоры. Сообщил по телефону, находясь уже в зоне СВО, когда была последняя возможность позвонить. Она приняла это нормально, хотя, конечно, была не в восторге.

— Ясно, в какие войска вас определили? Учитывалась ли при этом военно-учетная специальность, присвоенная в Советской армии?

— С одной стороны, учитывалась. В армии служил в звании сержанта, был водителем гаубичной установки. Это было указано в контракте с Министерством обороны, и я должен был служить артиллеристом. Однако с учетом сложившейся обстановки на линии боевого соприкосновения меня сделали стрелком-пулеметчиком штурмового отряда «Сибирь» 6-го танкового полка. У нас в отряде было двадцать человек — все добровольцы в возрасте от 35-ти до 45-ти лет и старше. Мне на тот момент был 51 год. В военкомате я сказал, что 49, и никто особо не стал проверять.

— Какая-то подготовка с вами проводилась?

— Да, в боевых условиях (смеется — прим. корр.). Я оказался на линии боевого соприкосновения уже через два дня после прибытия. Служил на участке направления «Кременная-Сватово». А там поля. Прятались в лесополосе. Штурмовали луганскую Макеевку. В основном находились в активной обороне, поскольку в 2022 году российские войска почти не двигались. Шло формирование резервов, проводилась ротация боевых подразделений.

— Как на тот момент обстояли дела с материально-техническим обеспечением армии?

— Тогда еще только все налаживалось, но все самое необходимое у нас уже было: сухпайки, тушенка, обмундирование, личные боекомплекты. Со снарядами, правда, тяжеловато было, противник в этом вопросе имел подавляющее преимущество. Отмечу, что во многом вопросы обеспечения бойцов решались за счет гуманитарной помощи. Нас поддерживали волонтеры из Тобольска, Тюмени, Югры. Особенно сильно ценилась одежда, теплые вещи.

— Вы, когда шли на фронт, представляли себе, что вас ждет?

— Ну, я мог только догадываться. Условно говоря, было представление, что днем буду подвиг совершать, а ночью в казарме спать. На деле же все оказалось не совсем так, мягко говоря. Вместе теплой казармы — лесополоса и саперная лопатка. Роешь яму под проливным дождем, огонь разводить нельзя, сушить одежду не на чем. Спишь там же, в лесополосе.

— Противник на тот момент хорошо окопался?

— Да, опорные пункты очень часто были забетонированы. К тому же многие солдаты ВСУ — это шахтеры, которые великолепно орудуют лопатой. Я же лопату в руках держал два раза в год, когда картошку нужно было сажать и выкапывать. Знаете, я, пожалуй, соглашусь с утверждением, что мы и украинцы — это, по сути, один народ-победитель, который не любит и не умеет проигрывать. Они очень упорные солдаты, которые могут вдвоем держать опорник.

— С местным населением приходилось общаться?

— Да, помню многодетную семью в одной деревушке. Мы приносили их детям сладости и печенья из гуманитарных посылок. В основном местное население эвакуировалось и в деревнях оставалось по два-три жилых дома со стариками. Самое интересное, что я ни в одном доме не видел бани. Моются они в хатах в тазиках. Ну, еще такой момент — не боятся войны, совершенно к ней привыкли. Наверное, человек так устроен.

— А вы как лично боролись со страхом? Говорят, что беспилотники просто наводят ужас на бойцов.

— Сейчас беспилотники стали основным средством поражения личного состава и уничтожения бронетехники. Но, когда я начинал служить в 2022 году, дроны в основном использовались для разведки и корректировки огня. Я вспоминаю, как в первый раз увидел дрон, и до сих пор мурашки по спине бегут. Нужно было под сильным обстрелом доставить канистру с топливом для генератора. Я топливо принес, а когда возвращался, надо мной завис вражеский дрон с большим таким глазом. Я сразу вспомнил и фантастические фильмы про будущее и книги, которые в детстве читал про роботов. Помню, запрыгнул в окоп и лег там, изображая убитого. Он висел секунд сорок, а мне показалось, что вечность. Вообще поначалу чувство страха приходилось постоянно подавлять, но когда сидишь в окопе под обстрелом два-три часа, страх притупляется.

— Полковой священник был у вас?

— Нет, хотя перед моим увольнением приехал мулла.

— Это для мусульман.

— Да, но я считаю, что бог един. Вообще правы те, кто говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем. Я вот по отцу татарин, а по матери украинец. В какого бога мне верить? Я верю в единого. И позывной, кстати, у меня был «Татарин». Так я отдал дань уважения своему деду, который в годы Великой Отечественной войны ушел добровольцем на фронт, служил на Курской дуге и был ранен.

— Бойцы сами себе выбирают позывной?

— Да, по принципу, кто откуда прибыл — «Тобол», «Каспий». Часто это может быть сокращение своей фамилии или позывной в честь кумира, например, «Родман» — в честь баскетболиста Дениса Родмана. Иногда позывной выбирается по гражданской профессии военнослужащего — «Инженер», «Опер».

— Был какой-то досуг у бойцов на передовой?

— Мобильный телефон без сим-карты, в который через специальное приложение закачивались фильмы. Этими фильмами можно было делиться через это же приложение со своими боевыми товарищами. Пожалуй, и весь досуг.

— А что насчет знаменитых ста граммов фронтовых?

— Я думаю, что сто граммов фронтовых – это киношный миф. У нас командование такие вещи пресекало. Да и ставки на войне слишком высоки: нужно выполнить задачу и по возможности выжить. Время проходило быстро: обстрел, затем эвакуация двухсотых, трехсотых. И вот уже вечер и разговоры на отвлеченные темы, затем либо в караул, либо спать.

— Вы считали дни до «дембеля», то есть до того момента, когда закончится контракт?

— Нет. Нас было двое, кому за пятьдесят. Мы понимали, что контракт закончится и в силу возраста автоматического продления не будет. С другой стороны, когда тебе полтинник, ты можешь трезво оценивать последствия принятых решений, поэтому служишь спокойно, не дергаешься, не истеришь. После окончания срока действия контракта служил еще два месяца, поскольку шло наступление, и руководству было не до меня. Я это понимал. В итоге период службы растянулся на восемь месяцев. Потом наш комбат с позывным «Каспий» подписал мое заявление на увольнение. Комбат тот — полковник родом из Дагестана — был настоящим мужиком. Он за спинами солдат не отсиживался, всегда ходил с нами на штурмовки и погиб в бою.

— Давайте поговорим о том, как происходило ваше возвращение к мирной жизни. Что нужно ветеранам для того, чтобы адаптация произошла как можно мягче?

— Я считаю, что ребятам, которые приходят с фронта, необходимы три вещи: семья, работа и здоровый образ жизни. В Югре, в Югорске созданы все условия для социализации ветеранов. Есть программа президента Путина «Время героев», которая помогает офицерам и солдатам найти себя в трудовой или общественно-политической жизни. Можно получить образование через центр занятости населения. Я когда вернулся в мае 2023 года, прошел программу переподготовки по охране труда, потом изучил дисциплину по начальной военной подготовке. Устроился на работу, снова стал заниматься плаванием, играть в настольный теннис.

— Долго привыкали к тишине мирной жизни, к тому, что нет опасности и не нужно прятаться?

— На это понадобилось недели две. Поначалу из подъезда было страшно выходить, потому что накрывало чувство тревоги, беспокойства.

— А педагогом почему стали? Мы начали об этом говорить в начале беседы.

— Вы знаете, я всегда с трепетом относился к учителям, считал, что в профессию нужно идти по призванию. После возвращения с СВО меня стали часто приглашать в школы на уроки мужества, и я вдруг понял, что мне нравится общаться с детьми и подростками. Потом в ЮПК появилась вакансия, и меня взяли на работу. Я преподаю ремонт и техническое обслуживание автомобилей, учу ребят обращаться с инструментами, навыкам слесарного дела и технического обслуживания транспорта. Сейчас у меня три группы по двадцать человек. Юноши призывного возраста, которые пойдут в армию уже со специальностью.

— В Югорске есть сообщество ветеранов СВО, чем вы занимаетесь там?  

— Да, есть своя ассоциация. Мы встречаемся, общаемся, вместе участвуем в праздничных мероприятиях, в акциях военно-патриотической направленности.

— Вы же еще и член Общественного совета города Югорска.

— Совершенно верно, Общественный совет — это совещательный орган, который выполняет функции посредника между властью и населением. С одной стороны, мы доносим до городской администрации вопросы, которые волнуют граждан, с другой — транслируем жителям Югорска позицию администрации по тем или иным вопросам. Например, активно обсуждали проблему газификации Зеленой зоны, вопросы жилищного, дорожного строительства, благоустройства, развития городского хозяйства. Я считаю, что это очень нужная работа и горжусь тем, что мне дали возможность ей заниматься.

— Как сильно изменилось ваше отношение к жизни после возвращения с СВО?

— Когда уходил на СВО, думал, что встречу на фронте новых друзей, стану членом боевого братства. Но сидя в окопах, понял, что самый главный друг в моей жизни — жена.

— Стали больше ценить семью?

— Жену (смеется — прим. корр.). Детей я и раньше ценил. Я понял, что супруга — мой главный друг. Созванивались мы с ней редко, для этого приходилось ходить за два, три километра на специальный пункт связи.

 

— Жена простила, что вы из дома сбежали на войну?

— Да, она поняла, что это мой выбор, что я не смог бы поступить по-другому, смалодушничать, остаться в стороне.

— К чему нужно готовиться мужчинам, которые планируют заключить договор с Министерством обороны для участия в СВО?

— В первую очередь, нужно понимать, что реальность окажется далекой от их идеалистических представлений. Нужно готовиться к тяжелой мужской работе, к сложным бытовым условиям. Там нет диванов, а есть боевая тяжелая работа, убитые и раненые. В воинском уставе сказано, что боец должен стойко переносить тяготы и лишения армейской службы. На фронте эти строчки приобретают вполне конкретные очертания. Психическая подготовка не менее важна, чем физическое состояние солдата.

— В завершение разговора несколько слов поддержки родственникам участников СВО. Вас в свое время супруга ждала с фронта и вы, как никто, понимаете, что чувствуют жены наших бойцов.

— Надо верить в то, что ваши ребята вернутся с фронта живыми и здоровыми — верить, надеяться и ждать. Солдаты чувствуют поддержу родных и близких. Я не знаю, как это работает, но это действительно так. Хочу сказать большое спасибо волонтерам из Югорска за то, что поддерживают наших ребят на передовой. Я считаю, что они совершают подвиг в тылу и так же, как солдаты, приближают нашу победу.

— Спасибо за беседу.

— Вам спасибо за внимание.